Эту статью можно прочитать и на чеченском языке

30-летний Муслим (имя изменено) жил жизнью среднестатистического россиянина, пока несколько лет назад не прочитал в интернете о своем давнем знакомом, которого в одном из чеченских новостных пабликов называли террористом и боевиком. Муслим знал, что его знакомый не придерживается радикальных взглядов, о чем и написал под новостью. После этого комментария кадыровцы открыли на него охоту: Муслим потерял дом, семью, работу, он прошел пытки и остался жив. Он рассказал корреспонденту Кавказ.Реалии свою историю.

"Мы от племянника Кадырова"

– Мне 30 лет, я жил и работал в городе на юге России – сначала в охране, а потом в госучреждении обычным сотрудником. Моя жизнь не отличалась от жизни многих российских граждан, пока я не написал комментарий, который навсегда изменил меня и мое будущее.

В 2017 году я прочитал, что в Чечне задержали одного моего знакомого по обвинению в терроризме. Он не был моим родственником, но я знал его достаточно хорошо и знал его взгляды – они не были радикальными. Я оставил под новостью в инстаграме комментарий, что знаю этого человека и он никакой не террорист.

Где-то через месяц моего знакомого застрелили в отделе полиции. В сообщении МВД говорилось, что он оказал сопротивление сотрудникам, забрал у одного из них оружие и расстрелял четверых. Я помню его, он был очень сильным, но радикалом не был точно. Сейчас, спустя столько времени, я понимаю, что его, скорее всего, замучили и просто довели.

Это событие произвело на меня сильное впечатление. Я написал об этом у себя в соцсетях и начал задавать вопросы, почему так случилось. Через несколько дней мне позвонили неизвестные и начали угрожать. По акценту я понял, что это чеченцы. Я думаю, что они не понимали, что я тоже чеченец, потому что я всю жизнь прожил в России и говорил без акцента. Кроме того, мне повезло, я не был жителем Чеченской республики, иначе никто бы мне не стал звонить, меня бы сразу задержали, забрали дом, сестер и вообще все, что можно забрать.

Через некоторое время, это был 2017 год, я был у себя дома. Вдруг ко мне в квартиру врываются люди из Управления экономической безопасности и задерживают меня по обвинению в даче взятки. Я был обычным сотрудником госучреждения, у меня не было никаких полномочий для взяток, я ни на что не влиял. Но, как говорится, был бы человек, а статья найдется. На меня надели наручники и увезли в отделение УБЭП, где предъявили обвинения по трем статьям Уголовного кодекса, в том числе и в попытке изнасилования, со словами: "Выбирай любую из них". Иметь что-то общее с изнасилованием категорически не хотелось, и я выбрал статью 293 УК РФ (дача взятки). Я понимал, что по ней смогу выйти хотя бы условно.

Дело быстренько сфабриковали: мне дали условный срок, запретили на два года занимать определенные должности и назначили штраф в миллион рублей. Но на этом история не закончилась.

Через пару месяцев мне звонят по телефону неизвестные. Поздоровались: "Ассалам алейкум. Хотим с вами встретиться". Я насторожился, но согласился и позвал их в свой район, так как всех знал там и мне казалось, что назначать встречу в своем районе безопаснее.

Приезжают ко мне несколько человек и говорят: "Мы от племянника Кадырова – Хамзата". Спросили, почему я лезу не в свои дела и пишу комментарии о том, что меня не касается. Напомнили про тот случай с моим знакомым. Потом сказали садиться в машину, я отказался. Следом прозвучало: "Мы сейчас поднимемся на твой этаж и поговорим с женой и детьми". В итоге в машину я сел. Меня отвезли в участок, где продержали в камере два дня и потом отпустили. Через несколько дней задержание повторилось, и меня снова отпустили.

После увольнения с работы я занялся небольшим бизнесом. Один из клиентов попросил встретиться в Грозном. Потом я еще увижусь с этим человеком, но при других обстоятельствах.

Подвал

Первого августа 2017 года вечером я шел к себе домой и увидел машины с номерами "КРА" (Кадыров Рамзан Ахматович. – Прим. ред.). Меня это сразу напрягло, и я позвонил жене удостовериться, все ли в порядке. Дома все было хорошо, и я немного успокоился. Но только я дошел до домофона, как меня ударили по голове и начали там же избивать. На шум выбежали соседи, но люди, что били меня, показали им корочку и сказали, что они из полиции. Они посадили меня в машину и увезли в Грозный, в Старопромысловское РОВД, как я потом понял.

На следующий день меня завели в кабинет. Позже туда пришли еще несколько сотрудников, они угрожали мне и все вместе на меня кричали. Я иногда даже не понимал, что они говорят, и отвечал им на русском. Я сказал, что беру 51-ю статью Конституции (Она гласит, что никто не обязан свидетельствовать против себя самого, своего супруга и близких родственников. – Прим. ред.), и тут опер говорит: "Нам тебя даже бить не пришлось, а ты уже на себя статью взял".

Я тогда понял, что я попал и что мне оттуда, скорее всего, не выйти.

Один из них назвал меня "шайтаном", и я ответил на чеченском: "Вац" (нет. – Прим. ред.). Они на меня посмотрели удивленно и спросили: "Ты что, чеченец?!"

В эту же секунду я пожалел, что признался, что я вайнах. Меня просто забили так, что я встать не мог. После меня отправили в подвал, там было несколько камер, битком набитых людьми, наверное, человек 30–50. Голый бетонный пол и стены. Нет туалета, нет одеял, ничего нет. Нас не кормили и не поили. Иногда доходило до такой степени, что некоторые пили свою мочу. Было голодно и холодно. Чтобы занести передачу с воли, нужно было заплатить сотрудникам пять тысяч рублей. Те, кто побывал в этом подвале и вышел на волю, сочувствовали нам и приносили одежду и еду. Мы спали на голом полу, фактически друг на друге. И при этом нас били каждое утро.

В соседней камере сидел парень, я его не видел, но постоянно слышал его стоны. Он был братом напавшего на православный храм в Грозном. Ему было всего 14 лет, над ним тоже издевались, несмотря на то что он несовершеннолетний.

Кадыровцы спускались к нам каждое утро, и вместо завтрака мы получали порцию пыток током. Ток-ток-ток. Они ко всем частям тела прикрепляли провода, крутили баранку и говорили: "Рассказывай". Что им надо рассказать, они не уточняли. Это был их метод – надеть на голову мешок, крутануть баранку до предела и повторять одно слово "рассказывай". Это вгоняло в ступор, так как ты не знаешь, чего от тебя хотят эти люди. Иногда давали воды, чтобы мы ощущали удары тока сильнее, заставляли закрывать рот, чтобы ток не выходил, или наливали на голову воду. Я навсегда запомнил эту небольшую комнату в подвале – в ней табуретка, стул, розетка и аппарат для пыток с проводами.

Это было очень больно, унизительно и страшно, но почему-то это вызывало во мне дикое желание сопротивляться, которое я гасил усилием воли, потому что понимал, что будет хуже.

Один парень в подвале сказал мне, что его пытают уже месяц. От безысходности он просто придумал историю, что якобы шел по лесу, нашел там связку бананов, сникерсов и прочего и отдал все это боевикам. Сказал, что будет им помогать и что он против России. Ему 20 лет было, он просто придумал эту историю, чтобы от него отстали.

Кадыровцы не щадили никого. Ни пол, ни возраст заключенных не были для них преградой для жестокого обращения. Стариков, вопреки чеченскому менталитету, они избивали без капли сочувствия. Чаще всего их задерживали как заложников, чтобы заставить их сыновей сдаться властям. Один раз среди ночи в одной ночнушке привезли 80-летнюю старушку. Она была больной и напуганной. Они задержали ее, чтобы выманить ее сына. Ее не били, но грубо с ней обращались: толкали и швыряли.

Один раз мы оказали им сопротивление, просто не смогли смотреть, как они бьют старика. Один из нас возмутился, и мы все толпой поддержали его. После этого нас наказали карцером. В карцере были свои плюсы: там хотя бы не били.

Очень сильное впечатление на меня оказало, когда ночью в подвал швырнули мальчика и двух девочек со словами: "Мы вам шайтанов привели. Можете позабавиться". Они были еще дети, от силы не больше 15 лет. Девочки были в хиджабах, на них разорвали одежду и раздели до нижнего белья, а мальчика вообще догола раздели. После того как завели их к нам, зачем-то в камере включили свет. Думаю, специально. Девочки очень плакали – им было страшно и стыдно. Мы одели их как могли, отдали им, что у нас было, а было у нас из запасного немного. В ту же ночь перед утренним намазом мальчика забрали в соседнюю камеру, где пытали током. Он кричал так, что мы друг друга не слышали.

Избиение происходило так: ты стоишь, обычно у стены, раздвинув руки и ноги, силовики толпой накидываются и бьют чем придется: руками, ногами в ботинках, дубинками. Самое болезненное – это удары по почкам и печени. Это боль такой силы, что ты не можешь даже дышать. Иногда кадыровцы могли уже друг друга задевать ударами, когда ты падаешь. Мне кажется, они бывали так возбуждены, что готовы были дубасить друг друга. Порой моя психика не выдерживала, и я пытался сопротивляться, в такие моменты они забивали меня до отключки.

Один раз меня избили настолько сильно, что у меня поднялась температура, началась рвота и я просто не мог встать. Честно говоря, я думал, что умру. Но благодаря опять сотрудникам ГБР (группа быстрого реагирования. – Прим. ред.) остался жив. Они настояли на том, чтобы меня отвезли в больницу, потому что до меня в подвале от пыток уже погибли двое, третий труп им точно был не нужен. Вот так я попал в городскую больницу №9 в Грозном с кандалами на ногах и наручниками на руках, в сопровождении огромного количества силовиков и под другим именем.

Доктор, которая диагностировала у меня повреждение селезенки, спросила: "Что ты такого сделал, что тебя целое войско сопровождает?" – "Ничего особенного, док, – подумал я. – Просто оставил комментарий в инстаграме". Потом я еще раз попал в больницу после избиения, но уже из СИЗО, тогда я вообще был без сознания, и все решили, что я умер. Но в больнице откачали. Тогда я не знал, радоваться этому или нет.

Однажды приехала проверка из Москвы, нас всех вывели из подвала и собрали где-то во дворе. Мы тогда впервые за долгое время увидели солнце. Измученный, грязный с кандалами на ногах и наручниками на руках, я просто чувствовал себя пленником замка Иф из "Графа Монте-Кристо" – человеком, который радовался солнцу, как радуются нежные ростки зелени ранней весной. Когда комиссия уехала, "солнечные ванны" закончились, нас снова вернули в глухой и темный подвал.

Однажды меня вызвали в кабинет, и туда пришел человек, тот самый, который был моим клиентом на воле. Он начал меня бить. Сначала я не мог понять, что происходит, оказалось, это был сотрудник полиции, которого ко мне подослали. Позже на основе его показаний против меня было возбуждено дело о мошенничестве. Хотя никакого мошенничества не было.

Сотрудники пытались заставить меня оговорить себя и подписать признательные показания, поэтому забрали мой телефон, проверили переписки и обзванивали моих клиентов, чтобы те меня оговорили и дали показания. К чести моих клиентов, никто этого не сделал. Одна из таких клиенток, поняв, что к чему, разыскала мою мать и сообщила ей о звонке из полиции. Так моя семья узнала о том, что я за решеткой.

Как-то кадыровец вызвал меня, дал мне белую футболку и сказал, чтобы я ее надел, умылся, держал спину прямо и был "бодрым и веселым". Оказалось, пришла моя мать. Меня предупредили: "Попробуй сказать что-то не то, мы тебя и твою мать уничтожим в этом же кабинете".

Я не узнал свою мать – она постарела и почернела за дни моего отсутствия. Ей они сказали, что я помогал боевикам. И мне пришлось эту версию тогда в разговоре с мамой подтвердить, так как боялся за ее безопасность.

Письмо матери

После разговора мама спросила у них, что можно сделать, чтобы меня вытащить. За освобождение они потребовали миллион рублей. Мама сказала, что у нее есть 250 тысяч, и спросила, может, можно было бы снизить ценник. Они рассмеялись ей в лицо и сказали, что они в ресторане тратят за один обед 300 тысяч. Тогда моя семья насобирала эти деньги, влезла в долги. Мама привезла оговоренную сумму, но они меня все же не выпустили – вызвали ее на следующий день и потребовали еще 500 тысяч рублей со словами, что на меня поступило еще одно новое заявление.

Я знал, что у родителей нет таких денег, и сказал матери не платить им больше. Честно говоря, я уже думал, что оттуда не выйду живым. На следующий день они заставили меня позвонить отцу, чтобы он пришел. Я специально грубо с ним говорил, чтобы он не приходил, хотя никогда не сделал бы этого в другой ситуации. Отец наорал на меня, сказал, что я ему больше не сын, и бросил трубку. Меня это тогда успокоило.

"У тебя есть один день, чтобы сознаться"

В середине сентября меня из этого подвала перевели в изолятор временного содержания. В ИВС было свободнее, там не могли прийти сразу и побить. Условия, конечно, были лучше – мне поначалу казалось, что я попал в рай. Там кровать хотя бы была железная, белые стены. Можно было поспать, чай попить, в туалет сходить, была вода, можно помыться. А в подвале я за полтора месяца в зеркало ни разу не смотрел и воду не видел.

В один из дней меня вызвал Рамазан Джабраилов, начальник оперативного отдела СИЗО-1 Грозного, и потребовал признаться в "содеянном" в течение одного дня. Я сказал, что не возьму на себя больше никакую статью. После этого меня отправили в карантинную камеру и снова начали бить.

Следы пыток

Тогда Хасбулат Алсултанов, начальник СИЗО-1, мне сказал: "Прекрати отрицать, иначе мы тебя до такого доведем, что ты в карцере повесишься".

Я много размышлял о том, почему они так жестоки к людям. Думаю, есть две причины: власть, которую они чувствуют по отношению к нижестоящим, и страх, который они также чувствуют, но перед вышестоящими. Два этих чувства находят выход в виде жестокости. И любой, кто попадал в эту среду, становится жестоким, даже если он зарекался не быть таким. Например, стажер по имени Абубакар, который там работал. Он казался неплохим парнем. И в самом начале его стажировки я сказал ему: "Ты тоже будешь меня бить, Абубакар". Он ответил: "Нет, брат, ты что? Я же молюсь Аллаху и я сотрудник правоохранительных органов".

Через 20 дней он крутил баранку аппарата для пыток током и приказывал мне: "Рассказывай".

Оюб Титиев

Наверное, одно из важных воспоминаний тех дней, – это то, что в СИЗО в одной из соседних камер сидел чеченский правозащитник Оюб Титиев. Его уважали простые заключенные и боялись силовики. Звучит странно, но это так. Кадыровцы к нему даже лишний раз не подходили. Они знали, что за ним наблюдает слишком много людей. И, например, если меня там забьют и об этом даже никто не вспомнит, то Титиева все знали, и если бы с ним что-то такое случилось, это было бы чревато последствиями и большой оглаской, которую кадыровцы очень не любят.

Никто не верил в провластную байку о том, что Оюб хранил наркотики, все знали Титиева и знали, что он за человек. И многие знали того человека, который указал на Титиева, что он якобы видел, как Оюб курит анашу. Указавший на него, к слову, был конченым наркоманом – с нами сидели ребята из Шали, которые знали этого человека (в чеченских селах все друг друга знают), и они подтверждали это.

Даже находясь за решеткой, Оюб консультировал многих и помогал. Он был надеждой и, пусть это прозвучит громко, легендой в этом СИЗО. Многие хотели хотя бы его голос услышать.

"Школа жизни"

За все время нахождения в СИЗО я написал кучу жалоб: прокурору, уполномоченному по правам человека Чечни и России, в Следственный комитет Бастрыкину, Чайке. Все они перенаправлялись по месту отсидки. Иногда приходила комиссия. Самое циничное было, когда перед комиссией нас заставляли благодарить Кадырова. Потом ко мне приходили силовики и говорили: "Мы тебя уничтожим". Никаких ответов на мои обращения я не получал.

Через пять месяцев в этом аду я вышел под подписку о невыезде и вскоре уехал из страны. Я никогда не думал, что уеду, и не собирался этого делать. Но мне было страшно проходить это испытание снова. Хотя сейчас иногда я снова хочу вернуться в то СИЗО. Нет, не из-за пыток, конечно, а потому что там было какое-то единство между нами, простыми людьми, которое я нигде больше не встречал. Там, в кадыровском подземелье, томились искренние, настоящие люди, которые поддерживали друг друга и желали друг другу только добра.

С некоторыми из тех, кто сидел тогда со мной, я поддерживаю отношения до сих пор. Но многих братьев подземелья уже нет в живых – им сначала дали сроки, а когда началась война – отправили в Украину под угрозой добавления новых сроков. Не отправили только тех, кто проходит по террористическим и экстремистским статьям, ведь кадыровцы понимают, что это не зэки из "ЧВК Вагнера". Наши могут развернуться и пойти воевать против России.

Этот опыт оказался для меня хоть и жестокой, но хорошей школой жизни. Я стал другим, и я лучше узнал людей. Когда меня посадили, все меня осуждали и ни один человек не предложил помощь моей семье. Мою жену вынудили уйти от меня, а детям запретили со мной общаться. Помню, когда я вышел, няня в детском саду удивленно воскликнула: "А разве ты не погиб в Сирии?", а мой маленький сын спросил:" Папа, а ты что, бандит?" Это было и смешно, и грустно.

Я раньше жил, кормил семью, смотрел футбол по вечерам и не интересовался политикой. Более того, когда натыкался на положительные публикации о Кадырове, мне казалось, что он хороший хозяйственник, и глубже этой мысли я не уходил, тем более я тогда не жил в Чечне и не знал всего, что там происходило. Потом я понял, что все эти публикации обусловлены пропагандой и страхом перед падишахом.

Ради того, чтобы понять жизнь, я бы, наверное, еще раз оставил этот комментарий и вернулся в то СИЗО. Даже если бы меня убили, я не хочу бояться и молчать. Я хочу жить так, чтобы потом, если когда-нибудь меня вспомнят, то скажут, вот бы такой человек и он был за правду.

***

После начала войны в Украине ситуация с пытками в Чечне не изменилась, сообщили редакции Кавказ.Реалии в чеченской правозащитной ассоциации "Вайфонд". По словам правозащитников, трое их сотрудников были в Чечне жертвами пыток, в том числе и током. Эти пытки проходят по похожим сценариям, обращающиеся в "Вайфонд" люди также сообщают о подобных случаях. То, как они описывают пыточные комнаты, совпадает с описанием, которое дал Муслим.

"Ток – это уже что-то обычное. Практически все через это прошли и проходят. Когда к нам кто-то обращается и рассказывает детали, мы примерно знаем, что он будет говорить. От мужчин требуют давать ложные показания против себя и других. Приводят иногда женщин (мать, жену, сестру, дочь), угрожают насилием", – говорят в "Вайфонде".

Порой жертвам пыток удается остаться в живых – убивают, если человек был противником власти или это как-то выявилось, отмечают правозащитники. При этом, по мнению сотрудников ассоциации, быть кадыровцем еще не означает иметь иммунитет – в застенках нередко оказываются и сами силовики, если их за что-то наказывают.

"Люди стали осторожнее. Кому-то уже тяжело проявлять ложную лояльность и скрывать свои убеждения даже от родных. Они ломаются, радикализируются, теряют смысл жизни и совершают отчаянные поступки, напав на какого-нибудь дэпээсника с отверткой или ножом. Но после этого кадыровцы забирают их родных и наказывают", – говорят представители ассоциации.

98% всех случаев пыток, с которыми работает "Вайфонд", не подлежат огласке, добавляют в организации: "Мы не можем озвучить детали даже на условиях анонимности, потому что пострадают родственники, и сами жертвы не всегда в безопасности, ведь и убежище сейчас так просто не получить".

Попав в зону внимания кадыровцев один раз, из нее уже не выйти никому, даже женщинам и детям, заключили в организации.

Редакция не раскрывает имя героя по соображениям безопасности. Его история подтверждается несколькими источниками, в т.ч. правозащитниками.

• Центр защиты прав человека "Мемориал" подтвердил похищение кадыровцами около 25 жителей чеченского села Алхан-Кала 8 января. Кадыровцы не представлялись, отказывались отвечать на вопросы родственников о том, к каким именно подразделениям они принадлежат, похищенных мужчин они увезли в неизвестном направлении. В числе похищенных – братья Хамзат и Леча Солсаевы, их родственник утверждает, что они подвергаются пыткам в Грозном за критику властей республики. Также пыткам подвергают еще одного похищенного, Усмана Мусаева; позднее похитили и его родственников.
• Международная правозащитная организация Human Rights Watch (HRW) опубликовала "Всемирный доклад 2023" – годовой обзор ситуации с правами человека во всем мире. В разделе, посвященном России, особо отмечены грубые нарушения прав человека в Чечне. Так, правозащитники обращают внимание на "безжалостное подавление любых проявлений инакомыслия", включая задержания и недозволенное обращение с родственниками покинувших страну критиков главы республики Рамзана Кадырова, их принуждение к извинениям.
• Жители Чечни Аюб Алхазов и Рамзан Тазабаев умерли после пыток, пережитых в отделе полиции в республике. Это дядя и тесть Мубарика Алхазова – также уроженца региона, который вынужденно покинул Россию после похищения силовиками и пыток.
• Глава Чечни Рамзан Кадыров утверждает, что секретных тюрем в республике нет. В частности, он заявил об отсутствии подвалов для незаконно задержанных на территории его особняка. В то же время "Новая газета" и правозащитная организация "Комитет за гражданские права" неоднократно сообщали, что в секретных тюрьмах в Чечне содержат похищенных силовиками жителей республики. Оппозиционный блогер Ибрагим Янгулбаев описал секретную тюрьму, в которой находился сам, и рассказал о личном участии Кадырова в пытках.