Я смотрела на кровь, вытекшую из человека, и думала, что она выглядит странно. Багровые пятна, впитавшиеся в каменный пол, а в стороне большой кровавый сгусток. Я смотрела на этот сгусток и удивлялась, что ничего не чувствую…
Когда я гостила в Ингушетии, в селе Вознесенское ночью объявили контртеррористическую операцию и кого-то расстреляли. Я поехала туда утром. Маленький белый дом был в дырках от автоматных очередей, внутри ещё стоял запах пороха, на полу, усеянном мелкими осколками стекла, растеклись лужи крови, валялась забытая (или специально оставленная) криминалистами гильза. Во дворе собрались местные жители, у калитки столпились сельские дети, подглядывавшие в щели между заборными досками. Трудно представить в любом другом регионе, чтобы люди пришли на место спецоперации, пытаясь разобраться, что же случилось на самом деле.
Один из мужчин, бывший сотрудник органов, теперь перешедший на "бумажную работу", сказал мне:
– Был бы он боевик, как они говорят, в этом доме бы не прятался. Брошенных домов тут много, он бы выбрал получше. Как думаешь, почему? Чего тут нет?
– Некуда бежать, наверное, – с сомнением сказала я.
– Конечно! Нет путей для отхода. Если уж ты, женщина, поняла это, – "женщина" он произнёс с пренебрежением, – то и "боевик" тем более бы догадался.
– Не верите, что он террорист?
Второй мужчина, Ахмед, с полным ртом золотых зубов и длинной седой бородой, повернулся ко мне и сказал:
– Знаешь, сестрёнка, сколько живём тут, одного террориста только и видели. Это ФСБ. Вот они говорят, будто парень тут несколько дней жил, и его вычислили, потому что костёр ночью разводил. А у меня тыквы здесь растут, я прихожу ночами капканы от грызунов проверять и никакого костра ни разу не видел.
Ахмед попросил его не фотографировать, разрешил только снять руки, все в мозолях. Когда я вернулась в Вознесенское ещё раз, женщины рассказали, что он не спал ночами и переживал из-за фото: "А вдруг эту женщину ФСБ подослало?" Ему нечего было скрывать, он ничего в своей жизни не сделал дурного или неправильного. Но всё равно боялся. Здесь все боятся ФСБ. Я тоже боюсь.
Силовики не утруждают себя доказательствами. В новостях буднично мелькают новости: "ликвидировали боевика", "уничтожили террориста", "провели успешную контртеррористическую операцию". Подробности, вместе с фотографиями истерзанных трупов, сливаются в интернет с помощью анонимных аккаунтов, принадлежащих (на самом деле или якобы) силовикам, участвовавшим в операции. Про КТО в Вознесенском было написано, будто "опытный террорист с запасом боеприпасов и самодельным взрывным устройством" начал стрелять в вооружённых спецназовцев из охотничьего карабина "Сайга". Странно, что не из рогатки.
Погибшего 38-летнего Павла Загилова посмертно назвали вербовщиком террористического "Исламского государства", готовившим серию терактов. Он был русским, но вырос в Ингушетии, в семье медиков, хорошо знал ингушский язык, 14 лет назад принял ислам. Был женат на ингушке, а это исключение из местных правил, подтверждающее, что его и его семью здесь уважали и любили – в годы депортации старейшины запретили жениться и выходить замуж за "чужих". "Мы за Павлика десять ингушей дадим", – говорили в Малгобеке.
4 года назад Загилова силой затолкали в машину и увезли в неизвестном направлении. Для Ингушетии не новость, что людей похищают средь бела дня, чтобы, к примеру, допросить или взять у них показания. Вернувшись через сутки, он рассказал, что его пытались завербовать силовики, но он отказался. Понятно, почему на эту роль выбрали Павла – он ходил в мечеть, был своим среди ингушей, но, в понимании ФСБ, всё-таки оставался русским.
В последнее время Загилов часто менял номера телефона, говорил родным, что его прослушивают. За три недели до убийства сказал, что хочет уехать из Ингушетии, потому что ему не дают жить спокойно. Собирался переехать к родственнице в Москву, она ждала, но он так и не появился. Вышел из дома в магазин и не вернулся. Есть люди, видевшие, как Загилова заталкивали в машину. "Нашёлся" он только 7 августа, убитым во время контртеррористической операции. По версии ФСБ Загилов собирался взорвать школу и детский сад – видимо, с помощью одной самодельной бомбы и двух гранат.
Версию самого Загилова мы никогда не узнаем.
В этом-то и проблема. Какую историю ни возьмёшь – версия ФСБ расходится с версиями родных или случайных свидетелей, а концы с концами не сходятся. Никогда никого не берут живым, каждый раз силовикам приходится "защищаться и уничтожать". И у тех, с кем они расправляются, нет никакой возможности выступить с последним словом и оправдаться.
На время путешествия по Ингушетии мне "выдали" Микаэла, шофёра и телохранителя.
– Глупо везде ходить с охраной, – сказала я. – Что тут может со мной случиться?
– Думаешь, мы из-за местных переживаем? Что тебе вслед будут кричать: "Эй, дэвушка, давай познакомимся"? Нет, мы силовиков боимся. Мало ли что они придумают.
– Например?
– В том-то и проблема. Мы никогда не знаем. Они забирают людей ни за что, пытают, чтобы сознались в том, чего не совершали, потом убивают, переборщив с пытками, и в конце концов говорят родственникам: ваш сын бросился на нас с оружием, пришлось пристрелить. Кто знает, чего от них ждать?
Я боюсь, очень боюсь, людей в форме. Особенно тех, кто возвращается со службы на Северном Кавказе. Тех, кто привык убивать без суда, следствия и объяснения причин
Так было с задержанным сотрудниками ФСБ трактористом Ибрагимом Алиевым. Через несколько дней после ареста его семье сообщили, будто он с криком "Аллаху Акбар!" бросился с ножницами на следователя. Силовики подбросили Ибрагиму гранату и самодельное взрывное устройство, а в отделении жестоко пытали, и когда он погиб от пыток, выдали убийство за самооборону. Родственники долго не могли получить тело и похоронили Ибрагима только после того, как отказались от помощи правозащитников и претензий к сотрудникам ФСБ. Силовики сделали всё, чтобы не допустить посмертную экспертизу.
Я хотела встретиться с Алиевыми, но Микаэл сказал, что они отказываются говорить о случившемся: "Боятся за младшего сына. Поначалу они писали властям и журналистам. Но им сказали не высовываться, иначе второго сына заберут".
То, как силовики не выдавали тело убитого, напомнило мне одни строки:
Даже умершего страшились – не "освобождали"
несколько дней, держали в морге:
кто знает, что на уме у трупа,
вдруг он – Христос?
Охраняли и опасались…
А он и был для них
и живым, и опасным,
ибо правду посмел сказать в свое время.
Это поэт Али Хашагульгов, который провёл 4 года в лагере за антисоветские стихи (они были посвящены депортации 1944 года, когда Сталин выслал ингушей в Казахстан). Хашагульгова, как и других ингушских диссидентов, преследовали за убеждения и за смелость эти убеждения высказывать.
Сегодня, чтобы попасть в полицейско-судебную человекорубку, совсем не обязательно вообще иметь какие-либо убеждения.
В прошлом году во время КТО погиб гражданский активист Муслим Хашагульгов, активный критик местных властей. Ещё раньше в собственном доме застрелили женщину и двух её сыновей, один из которых был тяжело болен. Ещё раньше террористами-смертниками объявили работников кирпичного завода, четырёх мужчин и женщину, которых застрелили в машине. В 2013 году в селе Долаково силовики приехали на спецоперацию к одному дому, а убили жителей другого. Всех убитых посмертно записали в террористы и сказали, что застрелили ответным огнём. Но женщина, на глазах которой убили её братьев, утверждает, что оружие подбросили уже после смерти. А Рахиму Амриеву из села Чемульга в этом году могло бы исполниться 18. Но не исполнилось, потому что когда ему было 6, его застрелили силовики во время контртеррористической операции. Ему даже подбросили автомат, так обычно бывает, когда нужно оправдать чью-то смерть.
"ФСБ нужно отчитаться за свою работу", – говорят одни. "Они получают большие деньги за спецоперации. Поработают тут год-два, а потом возвращаются домой ветеранами боевых действий", – уверены другие. Ингушский правозащитник Магомед Муцольгов называет контртеррористические операции "внесудебными казнями".
В 2018 году в Тюмени начался процесс над "бандой ФСБ", силовиками, которых подозревали аж в 53 убийствах. Удивление вызывает то, что хоть где-то, хоть для кого-то наступило возмездие. Подробности этого дела заставляют содрогнуться: эфэсбэшники убивали и случайных людей, мигрантов из Средней Азии, и бизнесменов, которых грабили, а потом вывозили в лес и пристреливали. И да, все убийцы служили в своё время на Северном Кавказе, откуда, видимо, и привезли методы своей работы.
Я не могу утверждать, что ФСБ на Кавказе убивает только невиновных, у меня нет доказательств. Нет, я не хочу террористических актов, взрывов, захватов, невинных жертв. Но ровно так же я не хочу невинных жертв в Ингушетии. Точно так же, как все ингуши, я хочу честных и открытых расследований, хочу, чтобы был контроль за деятельностью ФСБ, чтобы были проведены расследования возможных преступлений силовиков. И я хочу как минимум соблюдения презумпции невиновности, по которой нельзя просто так приехать на БТРах, оцепить дом и застрелить местных жителей из пулемётов, не предъявляя потом ничего, кроме сухих строчек "в ходе контртеррористической операции были нейтрализованы бандиты, вынашивающие намерения совершить преступление террористической направленности".
Меня убеждают, что я должна бояться террористов, "игиловцев", кавказских боевиков. Но лично я боюсь, очень боюсь, людей в форме. Особенно тех, кто возвращается со службы на Северном Кавказе. Тех, кто привык убивать без суда, следствия и объяснения причин.
Елизавета Александрова-Зорина,
московский писатель и публицист, "Радио Свобода"