Мятеж Евгения Пригожина показал, насколько хлипкая база поддержки у президента Путина – никто не вышел "ложиться под танки" ЧВК "Вагнер", сумевшей за сутки дойти почти до Москвы. Но реальных политических перемен не случилось. Возможны ли они вообще в сегодняшней России и могут ли способствовать переменам выборы – инструмент, специально для этой цели изобретенный демократическим миром?
10 сентября 2023 года, в единый день голосования, в стране пройдут довыборы депутатов в Государственную думу, выборы глав 26 субъектов федерации и выборы депутатов законодательных собраний в 16 субъектах Российской Федерации. На следующий год, в марте, состоятся выборы президента РФ, и пока нет оснований предполагать, что Владимир Путин не станет в них участвовать – уже в пятый раз.
Эксперт по выборам, политолог Александр Кынев продолжает наблюдать за политическим процессом изнутри России.
"Выжить – значит не высовываться"
– Что можно сказать о российском обществе сегодня, какое оно?
– Общество какое было, такое и осталось. Просто какие-то люди на стыке моральных, эмоциональных реакций на происходящее, в порядке стресса психанули и уехали. Тех, кого действительно выдавливали из страны, на самом деле, очень немного, может быть, несколько сотен человек, не больше, но остальные уехали в общей панике. Многие уже вернулись. А в остальном – люди живут. Люди привыкают ко всему, привыкают к инфляции, кризисам экономическим, социальным, каким угодно. Обвинять их в том, что они не посыпают голову пеплом, нельзя, потому что иначе бы люди вообще бы не дожили до современных времен, если бы на каждый кризис реагировали самоуничтожением. Происходит принятие. Люди живут в новой реальности, пытаются выживать, находят новые для себя способы самореализации, способы борьбы. Это абсолютно нормально, это закон выживания человека. Поэтому с обществом все в порядке, просто оно адаптируется. Для адаптации нужно время.
– Сторонний наблюдатель в первую очередь видит непротивление войне. Это поддержка или ситуация стокгольмского синдрома?
– Человек не должен ни с чем бороться. Он никому ничего не должен. У человека одна жизнь. И нормальный человек хочет посвятить ее себе. Те люди, которые из-за границы на нас смотрят, "что это вы ничего не делаете" – разве они свою жизнь посвящают не себе, а кому-то другому? Никто никому ничего не должен.
– Получается, что россияне отделяют себя от российского государства? Личная жизнь отдельно, страна и вся ее политика – отдельно.
– В России много лет сознательно культивировалось отчуждение власти от общества, потому что власть всегда боялась активизации общества. "Выборы ничего не решают " – это было одним из нарративов госпропаганды, которая много лет убеждала людей, что не надо ни во что лезть, власть сама по себе плохая, с ней ничего нельзя сделать. И в том числе уехавшая интеллигенция внесла колоссальный вклад, чтобы люди ни в чем не участвовали. Теперь те люди, которые рассказывали, что не надо ходить на выборы, говорят: а почему вы ничего не делаете? Не бывает так, чтобы человек был активен выборочно. Если он энергичный, то он энергичный во всем. Если он флегматик, то ему все неинтересно. Если у человека апатия, то это апатия во всем.
Сегодня это история про апатию и атомизацию, которые тесно связаны. Что такое атомизация? Это когда люди замкнуты на себе, ушли в частную жизнь. Очень мало солидарности, очень мало взаимопомощи, взаимовыручки. Возможно, такая высокая атомизация – это следствие, обратный рефлекс отторжения десятилетиями навязываемого коллективизма. У людей возникла идиосинкразия на это все, хочется пожить для себя после десятилетий, когда "все общее" и "все вместе". Возможно, причина заключается в том, что Россия за эти годы очень сильно изменилась, в том числе и демографически. Происходила колоссальная внутренняя миграция, особенно в крупные города. Мигрант – всегда человек во многом десоциализированный, поскольку не включен в социальные сети – они же с детства формируются. То есть человек не знает соседей, у него нет в этом городе ни одноклассников, ни однокурсников, никого. Он чужой. Естественно, это влияет и на степень самоорганизации. Я уже не говорю о том, что российское общество десятилетиями переживало отрицательную селекцию, когда все те, кто высовывался, потом методично уничтожались. Не одно поколение людей сформировалось в условиях ликвидации активной прослойки. Это же тоже не проходит бесследно. Когда вы постоянно уничтожаете новые ростки, одни за другими, у вас плодородный слой истощается. Его нужно заново выращивать, он просто так не возникнет. Давайте вспомним про ГУЛАГ. Давайте вспомним про вынужденные переселения.
В этом смысле общество живет так, как живет. Оно смотрит на власть, понимает, что шансов поменять что-то с точки зрения личного поведения очень мало. Поэтому задача людей – выжить. А выжить – значит не высовываться.
"Люди не будут умирать за государство"
– Но сегодня власть как раз нуждается в участии, чтобы были добровольцы, помощь фронту, вот это все.
– Этот конформизм, атомизация, конечно, вещь обоюдоострая. С одной стороны, действительно она очень сильно мешает самоорганизации, формированию сильной оппозиции: как можно что-то создать, если каждый сам по себе? Очень тяжело. Но, с другой стороны, и власть точно так же на это опереться не может, потому что люди лояльны ровно до тех пор, пока им платят деньги. Кто электоральная опора нашего государства – это бюджетники, силовики, пенсионеры, то есть те, кто прямо зависят от получаемой от государства помощи. Это плата за лояльность. Не по любви, а за деньги.
Никакого тоталитаризма с таким обществом не получится, потому что люди не будут умирать за государство, им чужды коллективистские начала, им чужды рассказы про какие-то сакральные земли. Люди хотят жить для себя. Вот поэтому так и не зашла тема, война не стала народной. Никакой массовой поддержки нет. Когда Пригожин пошел на Москву, никто на улицу не ходил, под танки не бросался. Тут недавно Аббас Галлямов (политолог, политтехнолог. – СР) вспоминал неудавшийся турецкий переворот, несколько лет назад провалившийся. У Эрдогана рейтинг был чуть больше 50%, но тогда около ста человек погибло, потому что люди выходили в защиту президента против военных. А у нас Путину рисуют рейтинг под 90%. И где же эти 90%? Где эти люди, которые останавливают военную технику?
– То есть массовой поддержки "СВО" нет?
– Ее нет и не было. Не было очередей в военкоматах. Эта тема табуирована. Люди понимают, что она неприятна, она скользкая, не хотят портить свои взаимоотношения. Поэтому она присутствует ровно как элемент госпропаганды. Заплатили деньги – повесили плакат за СВО, не заплатили денег – сняли.
– Но есть еще узкая прослойка фанатиков.
– Есть много разных фанатиков. Есть фанатики Толкиена, давайте по фанатикам Толкиена тоже что-то говорить. Это довольно маргинальные, нишевые вещи. Но заниматься манипуляциями, на мой взгляд, это неправильно. К примеру, недавно вышла публикация, что русские будут покупать квартиры в Мариуполе. Вы знаете, можно найти двух сумасшедших, купивших квартиру где-то. Но где хоть какое-то аналитическое основание переносить действия двух-трех или даже десяти человек на общество в целом? Никакого. Это чистая пропаганда, попытка расчеловечивания общества.
– В этом настроении "пожить для себя" – какое место занимает государство?
– Никакое. Оно присутствует как сила, с которой люди вынужденно взаимодействуют, ну и минимизируют это как могут. Пытаются получить с государства то, что могут: пособия какие-то, реализацию инфраструктурных проектов – проведите нам метро, постройте больницу, выдайте лекарства. Но вряд ли можно найти человека, который с удовольствием платит налоги. У нас вся история анекдотов и поговорок говорит о том, что обманывать государство – это хорошо. Тащи с завода каждый гвоздь, ты здесь хозяин, а не гость. С точки зрения массового сознания обманывать государство – нормально.
– До сих пор? СССР развалился 30 лет назад. Выросло целое поколение, которому в школе рассказывали, что они избиратели, граждане, собственники.
– Все прекрасно понимают, что все вокруг уклоняются от налогов. Все понимают, что масса бизнеса существует только за счет черной кассы. Это вызывает какое-то массовое осуждение? Нет. Человек не платит налоги, и никто не додумается его в этом упрекать. Допустим, в США это портит карьеру, в России – нет, потому что так делают абсолютно все, это считается нормой. Нельзя вменять человеку в вину нормальное поведение.
– В таком случае зачем гражданин России идет на выборы, если он существует отдельно от своей страны?
– Если он вообще идет. Потому что в атомизированном обществе как раз выборы проходят в условиях довольно низкой явки. Если мы посмотрим на региональные выборы, там явка-то низкая – процентов тридцать в среднем. Более-менее высокая явка только на федеральных выборах. И то за счет административного перенапряжения: местные начальники борются за процент, поскольку худших увольняют, у кого явка низкая. И они загоняют людей всеми доступными способами. Как только жесткого плана нет, моментально явка падает вниз. Активных граждан – процентов тридцать, где-то половина из этих 30% – конформисты, те, кто голосует просто потому, что положено, те же бюджетники, военные. А в оставшийся процент, достаточно небольшой, попадают активные люди – те, кого не принуждают, но они считают нужным ходить голосовать. Государство, в принципе, много лет работает на низкую явку, потому что ему слишком активные граждане не нужны. Обычная история – сушить явку: поменьше говорить о выборах, давать меньше времени на рекламу, чтобы ничего интересного не было. Если есть сильные кандидаты, способные поднять активность избирателей, то их просто не пускают на выборы. Вспомните 2018 год, например, когда были выборы в законодательное собрание Забайкальского края и случилось наводнение, и город Читу оно затронуло. В тех районах, где было наводнение и был протест, кампанию вообще не вели и на участки никого не звали, кто придет, тот придет. Вот вся идеология власти. Активный, независимый гражданин власти на выборах не нужен. Приходят те, кто самоорганизуется по каким-то другим каналам, кого агитируют и кандидаты, и сами граждане. Остальные заняты собой.
Власть в значительной степени оказывается заложником тех, кто занял ключевые позиции. Остальные чиновники – такие же конформисты, как граждане. Они тоже выполняют приказы, не потому что они искренне верят, а потому что иначе они останутся без работы и без зарплаты. Если вдруг завтра по какой-то причине сменится президент и скажет: все, прекращаем, дружим, были совершены ошибки, все скажут: да, да, мы давно понимали, хотели, горячо одобряем. Каждый раз, когда в российской истории менялся дискурс, моментально все перекрашивались, и в следующий раз будет точно так же.
– Какая-то безвольная масса, из которой что угодно можно вылепить…
– Есть параллельная жизнь – выполнять приказы и не соваться. А есть жизнь реальная. С точки зрения бытовых ценностей российское общество абсолютно проевропейское, буржуазное. На бытовом уровне россияне – защитники свободы передвижения, неприкосновенности жилища, частной собственности. Хотим ли мы честного суда? Хотим! Хотим ли мы, чтобы не было коррупции? Хотим! Хотим ли мы низких налогов? Хотим. Если европейские ценности перевести на простой, понятный язык и задать вопрос, "да" или "нет", ответ почти всегда будет "да".
– Этот европейский настрой может быть реализован в политическом поле?
– Всему нужно время. Странно было бы ожидать, чтобы после десятилетий тоталитаризма общество вдруг за один день стало другим. Так не бывает. Это очень долгая история. Даже, казалось бы, в Восточной Европе, которая пережила тот же тоталитаризм, но в два раза короче и более мягкий (в той же Польше и Болгарии в эпоху народной демократии существовали альтернативные партии, не было такого жесткача, как здесь), 30 лет спустя не до конца от всего этого избавились. Мы видим периодически эксцессы. Посмотрите на политический режим в Польше, какие там бушуют страсти насчет свободы прессы, судов, абортов. Далеко они ушли от советского прошлого? Ну, мне кажется, тоже не очень далеко. Хотя у них мягче все это было.
– Нам уйти от тоталитаризма еще сложнее, потому что в какой-то момент государство вновь вернулось в накатанную советскую колею. Вновь возник государственный патернализм, вновь стали врать по официальным каналам, вернулось двоемыслие и все прочие атрибуты.
– Это, скорее, про капризы той части людей, в руках у которых оказалась власть. Это не про общество. После любой революции всегда следует контрреволюция, и всегда наступает термидор вслед за переменами. Но, при всей неизбежности отката, который начался после 90-х годов, ему до Советского Союза как до неба. Даже с учетом "СВО" безумной. Нет никакой реставрации СССР. Границы никто не закрывает, частная собственность никуда не девается. Есть попытки закрутить гайки, но они выборочно-показушные. Государство не способно на массовые репрессии, оно способно только образцово кого-то карать, чтобы попугать остальных. Во всем остальном есть чистая имитация, аполитичного обывателя это вообще никак не касается.
– Но жертвами репрессий становятся уже совершенно случайные люди…
– Понятно, что есть рандомность, но рандомность тоже не про любых обывателей, а все-таки про активистов. Активисты попадают в жернова просто потому, что силовикам надо отчитываться. Как правило, попадают те, кто был членами каких-то организаций. И разве кто-то горячо поддерживает эти репрессии? Нет, на бытовом уровне это вызывает у людей абсолютное осуждение. Но, как правило, люди о репрессиях ничего не знают, потому что все эти истории за нишу политизированных интернет-СМИ не выходят. Те, кто смотрит YouTube, – это очень узкая прослойка.
– А репрессии по спискам возможны? По списку иноагентов, например.
– Все может быть, вы знаете. Но накручивать себя страхами бессмысленно. Зона риска у многих выше, чем у обывателей.
"Вы власть или оппозиция, вы вообще кто?"
– Давайте вернемся к выборам. Как ни странно, они до сих пор существуют.
– Они никуда не денутся, потому что другой легитимности у власти нет. Поэтому процедура в виде выборов будет существовать всегда, по закону.
– И в ближайшее время предстоят довольно значимые кампании – выборы мэра Москвы, губернаторские и парламентские в некоторых регионах, а через год – президентские. Как, на ваш взгляд, система их пройдет?
– Губернаторские выборы, на мой взгляд, самые неинтересные, потому что они зарегулированы, конкуренция на них наиболее управляемая. Муниципальный фильтр делает невозможной регистрацию кандидатов без согласия самой власти. Здесь возможности протеста минимизированы. Был период 2018 года, когда система была шокирована пенсионной реформой и растеряна. Но с тех пор выучены уроки, степень жесткости при отборе кандидатов еще больше возросла. Если в последующие годы где-то намечалось протестное голосование, то загодя высаживался десант, регион утрамбовывали как могли по всем позициям. И путем административного накачивания, и путем прямых фальсификаций. Сейчас будет то же самое, поэтому от губернаторских выборов ничего интересного ждать не стоит, разве что за исключением Хакасии. Самое интересное – это заксобрания. У нас в этом году переизбираются 16 заксобраний, плюс четыре территории, которые Россия объявила присоединенными. Мне, честно говоря, эти территории вообще не интересны, там нет ничего независимого, это зона боевых действий. Что захотят, то и объявят.
Большинство из 16 регионов, где будут выборы в заксобрания, довольно конкурентные, из протестной группы. Только два региона с аномальным голосованием – это Башкортостан и Кемеровская область. Ну и полуаномальная Ростовская область, где конкуренция есть в самом Ростове, в Таганроге, в Новочеркасске, а по остальным районам все довольно жестко, и в целом получается пятьдесят на пятьдесят. А остальные 13 регионов – очень конкурентные, с очень сложными элитами, сильными большими партиями. Там даже местные избиркомы ведут себя довольно независимо. Когда в комиссиях есть разные люди, то много не нафальсифицируешь. Как показывает история, массовых фальсификаций в принципе там и не бывало. Бывали отдельные эксцессы, но массовым это никогда не было. Иркутская область, Забайкальский край, Бурятия, Хакассия, Якутия – это регионы вполне себе конкурентных выборов. И там как раз много будет зависеть именно от политической активности: захотят люди приходить – не захотят, сможет оппозиция что-то сделать – не сможет. Там есть интрига, будем смотреть на процент.
Скажем, в прошлом году избирательной кампании почти не было, поскольку все находились в состоянии шока. По сути дела, выборы ограничились приводом административно зависимых групп, плюс пришли очень небольшие осколки активистов разных партий. Резко, очень сильно упали коммунисты, поскольку у них возник кризис идентификации, когда получилось так, что власть реализовала их внешнеполитическую программу – в виде спецоперации и присоединения территорий. В этом смысле возникла ситуация: вы власть или оппозиция, вы вообще кто? За КПРФ же многие голосовали именно как за самую сильную оппозицию, считая, что все остальное – буффонада. А тут, с одной стороны, лоялисты от них ушли к власти, а протестные, которые не были идейными коммунистами, а голосовали ситуативно, от них отшатнулись и либо вообще не пошли голосовать, либо стали распределяться между остальными партиями. Многое зависит от личностей кандидатов на местах. Там, где есть яркий лидер или есть консолидация элит вокруг партии, там может быть хороший результат. Там, где этого нет, будет средне. Средне, как показал прошлый год, это падение в два раза по отношению с Госдумой 2021 года. Сахалинская область, например: было 28% у коммунистов, стало 14%.
Что касается "Справедливой России", ЛДПР, они в том году тоже падали по сравнению с 2021 годом, но не так сильно, как КПРФ. В ряде случаев "Новые люди" их догоняли и где-то даже перегоняли, к примеру, на Сахалине. В этом году мы видим очень тяжелую ситуацию у "Справедливой России", это связано с недавним мятежом, в том числе потому, что публичная аффилиация с Пригожиным не прошла даром. Во-первых, это привело к уходу части актива. Самый известный случай – это выход в полном составе фракции из Заксобрания Санкт-Петербурга. Начались уходы по регионам, Олег Шеин, например, из Астрахани, то есть уходят знаковые фигуры. Все стало потихонечку разваливаться. Плюс партия сама играет в поддавки, видимо, пытаясь загладить вину за игры с Пригожиным. В половине регионов не будет кандидатов в губернаторы от СР. А все вместе это очень сильно сказывается на общем имидже эсэров, потому что "Справедливая Россия" всегда была партией второго выбора. На вопрос, а за кого вы могли бы проголосовать еще, многие как раз называли "Справедливую Россию". Фанатов у нее немного, но как партия номер два она была приемлема для очень многих. "Вот вы за кого? – За коммунистов. – А если их нет? – Ну, может быть, за эсэров". К ним перетекали голоса, потому что не было антирейтинга, поскольку партия была за все хорошее против всего плохого. За справедливое ЖКХ, за справедливые пенсии, за экологию, за все на свете. А сейчас негатив стал очень сильно накапливаться. Ситуация, в общем, тупиковая, поскольку любому кандидату-эсеру будут задавать вопрос: "А как же Пригожин?" И придется отвечать.
Поэтому, как ни странно, в этом году очень хороший шанс, я считаю, для "Новых людей" – у них нет антирейтинга, они ни в чем плохом не замешаны. И в ситуации, когда у всех проблемы, это играет им на руку. Плюс в этих регионах (где пройдет голосование по заксобраниям в этом году. – СР) у них была хорошая ситуация на выборах в Госдуму, например, Якутия, Бурятия, Калмыкия были вообще в лидерах по голосованию в России. Если они будут вести кампанию, а я не знаю, будут ли вести или нет, то стартовые условия у них хорошие. Тем более оппозиционно-протестный электорат, в принципе, это сообщающиеся сосуды, люди могут проголосовать и за "Новых людей", и за ЛДПР просто по принципу от противного. Тут проблемы эсеров реально могут помочь "Новым людям". И ЛДПР, кстати, тоже. Хотя Жириновского нет, но никого нового не появляется же, все равно голосовать не за кого, ну и по старой памяти… То есть на этих выборах будет больше борьба антирейтинга, чем по рейтингу.
– А что можно сказать про рейтинг партии власти? "Единая Россия" и Путин всегда были про стабильность, но когда их стараниями идет война – это уже никак не стабильность.
– "Единая Россия" – это партия сугубо корпоративная. Это директора предприятий, ректоры вузов, директора школ, главные врачи. И, соответственно, каждый из них под собой свою профессиональную нишу мобилизует как начальник. Это и есть корпоративная мобилизация. За "Единую Россию" голосуют целыми блоками отраслей по принципу лояльности начальнику. Никаких других голосов, кроме этих, у "Единой России" практически нет.
– Но их достаточно для победы.
– ЕР побеждает много лет, потому что явка низкая, все остальные на выборы не ходят. Поэтому я и сказал, что главная интрига – это явка и активизация. Если все остальные смогут привести другого избирателя, то да. Кампании мобилизации все эти годы были одинаковыми. Только в 2018–19 году они не дали эффект, потому что люди приходили по приказу, но голосовали назло. Пенсионная реформа этому способствовала. Сейчас ситуация сложная, потому что для того, чтобы проголосовать назло, кто-то должен эту идею человеку подать.
– А "назло" – это, в первую очередь, против войны, но против войны сейчас не выступает, если не ошибаюсь, вообще никто.
– Публично из участников выборов, конечно, никто это не поднимает на флаг, что вот "мы – партия за прекращение СВО". Так никто не говорит. Но степень поддержки абсолютно разная. То есть для кого-то поддержка "СВО" – это тема номер один, и в глазах людей это ястребы такие, а кто-то – ну проголосовал и проголосовал, они говорят: вот мы помогаем вас защитить, если вас незаконно призывают, и так далее. Втихаря пытаются оказать людям помощь, люди это видят. Я бы сказал, что по степени энтузиазма поддержки "СВО" партии очень сильно отличаются.
– Партия "Яблоко" с давних лет заявляет себя как "партия мира".
– "Яблока" в этом году как субъекта нет, говорить о нем как субъекте выборов нельзя, чтобы его на выборах найти, надо очень сильно постараться. Сеть партии в регионах давно развалилась, есть отдельные активисты, у которых есть печать. Они, как правило, ничего не делают, никакой агитации нет, статей про них нет, интервью нет, наглядной агитации от них нет, ничего нет. Есть какая-то жизнь внутри, но 99% обывателей никакого представления об этой жизни внутри не имеют. Поэтому мы видим, что процент падает, кандидатов нет. И если нет кандидатов, нет кампании, то о чем вообще можно говорить?
Есть остаточные регионы, где у "Яблока" есть более-менее живые организации. Но эти регионы вне этих выборов этого года – Карелия, Москва, Санкт-Петербург, Псковская, Новгородская области. Выборов в заксобрания в этом году в этих регионах нет. По губернаторским выборам "Яблоко" ничего не делает – в Москве кандидата не выдвигает, в Псковской области не выдвигает. И все, нет субъекта с точки зрения электорального поведения.
"Ничего ястребиного нет на горизонте"
– Вы говорите, что у партий очень разный уровень поддержки "СВО", а у кого он самый минимальный?
– "Новые люди" – если вы зайдете на сайт партии и попробуете найти что-то про "СВО", то там ничего этого нет. Там в основном защита бизнеса, как возрождать экономику в новых условиях… Такая конструктивная кампания малых дел. Ничего ястребиного нет на горизонте. Даже, кстати, у ЛДПР ничего ястребиного нет, как ни странно. Самые ястребы у нас коммунисты, как оказалось за это время. Ну и "Справедливая Россия" в виде Пригожина (и Прилепина перед этим).
– В таком случае"Новых людей" вообще допустят до выборов? Вдруг власти просчитают эту стратегию.
– Парламентские партии обычно везде пускают. Конечно, есть нюансы, потому что карт бланш, кого в регионе пускать, кого нет, отдан на откуп местным властям. Поэтому, невзирая на парламентский статус, могут кого-то не пустить именно в силу местных особенностей. Скажем, есть регионы, где коммунистов гнобят, как в Приморском крае, например. И они там сейчас тоже бойкотируют выборы губернатора, кстати. Где-то гнобят "Новых людей", как в Пскове в прошлом году и перед этим в Краснодаре.
– Вслух никто не посмеет заявить антивоенную тематику?
– Нет, конечно. Голову сразу оторвут.
– Выборы всегда точка беспокойства для власти. Будет ли это беспокойство реализовано как угроза?
– Я не знаю, я не занимаюсь фантазиями. Доживем – увидим. Ситуация непредсказуемая, общественные настроения меняются очень быстро. Я бы исходил из инерционного сценария как базового, то есть без каких-то ярких вещей. Но как бы если где-то что-то случится, то будет интересно.
– Подготовка к президентским выборам, на ваш взгляд, уже началась?
– Она началась с точки зрения активизации лично Владимира Путина и попытки купировать негативные последствия мятежа. Но только в этом, а больше ни в чем, потому что все остальные политики всерьез это не рассматривают. Понимают, что ничего не светит. Всех остальных интересует только рейтинг.
– У вас нет сомнения, что Путин пойдет на эти выборы как кандидат?
– Пока нет. Если будет другое решение, то оно будет приниматься им и частью высшей политической элиты. Все остальные внизу выполняют приказы. Пока система работает на тот приказ, который есть, то есть это статус кво.
– Турбопатриоты, которые сегодня громко себя проявляют в медиа, – это политическая сила или нет?
– Ну, как сказать? Все политическая сила, только в разной степени. Я думаю, что патриотам сейчас будет очень тяжело, потому что власть поняла, что перегнула сильно палку с поощрением этого сегмента. Я думаю, сейчас эта история будет немножко закручиваться назад. И по деньгам, и по медийности, и по поощрению участия в выборах процесс будет противоположным тому, что мы наблюдали в этом сегменте последние года два–три. Я думаю, что им уже не весело, потому что, скажем, Пригожин как ресурс медийный и финансовый уже исчез. В эти годы он финансировал региональные кампании – в Петербурге, в первую очередь, но не только, скажем, в Коми, 2020 год – тоже активно участвовал. А сейчас этого, конечно, не будет.
– Без Пригожина и его медиаимперии сильно изменится картина агитации, пропаганды?
– Не везде. Она будет меняться там, где это было значимо. Это в основном Петербург и все, что рядом.
– Политики, которые уехали из страны, на ваш взгляд, полностью пропускают этот электоральный цикл?
– Я думаю, что они пропускают вообще все. Дело в том, что у них стратегии нет вообще никакой. Написание планов – это не стратегия. Отсутствует понимание, как перейти из России сегодня в Россию завтра. Когда возникает этот вопрос, у них пустота. Реальность такова, что нынешняя власть не исчезнет никуда. Объяснить, куда она денется, никто из них не может. Попытка представить себе, что кто-то Россию завоюет и дойдет до Москвы, но не Пригожин, а кто-то еще, ну это ненаучная фантастика. Власть будет меняться сама, изнутри. Процесс будет эволюционный. Это означает, что все сценарии "строить что-то с чистого листа" можно выкидывать в корзину.
Будущее будет компромиссным. Когда сменится глава государства, конечно, будет пересмотр концепции. Он всегда происходил при каждом следующем полноценном главе государства. Потому что есть диалектика – отрицание отрицания. Власть, чтобы восприниматься людьми как настоящая, должна показать свою особость, потому что это элемент уважения. Конечно, следующая власть будет пересматривать очень многие принятые ранее решения. Наверняка будет реформа институтов, что неизбежно предполагает и новую конституционную реформу, возможно, даже новую Конституцию. Но это будет не что-то совсем новое, а модификация старого путем компромиссов, гибридов, подстраиваясь под конкретных людей. Но перемены будут. Влиять на этот процесс, находясь за границей, не будучи интегрированным, почти невозможно.
– А кто сегодня агент перемен? Или его еще нет? Кто внутри власти может способствовать эволюции, о которой вы говорите?
– Власть не монолитна. Есть разные люди, с разными концепциями и взглядами. Они были, есть и будут. Заниматься публичными доносами я не собираюсь.
Сегодня есть работа в стол, есть попытки сохранить себя и так далее. Но никакие общественные проекты сегодня лоббироваться не могут, потому что им не время, их не к чему прислонить. Пока вы не снимаете новый фильм, ибо нет ничего с ним связанного, – нельзя искать актера на роль, которой еще нет. Я думаю, что, как только переменится власть, будет колоссальный общественный подъем. Знаете, как весна наступает после зимы, и люди просыпаются. Будет подъем, и это просто циклическая неизбежность. И тогда будет время и повод поговорить об этом всем, а пока это скорее работа в стол.
