Трагедия рейса Аэрофлота Москва – Мурманск. 41 жертва. В Мурманске траур. Следствие выдвигает как основные версии катастрофы некомпетентность экипажа и технических служб, неисправность самолета, плохие погодные условия. Свидетели говорят о пассажирах, которые блокировали выход другим пассажирам, открывая багажные отсеки с тем, чтобы забрать свои чемоданы. Обо всем комплексе возможных причин трагедии – авиационный эксперт Вадим Лукашевич, обозреватель журнала Flight International Владимир Карнозов, корреспондент "Новой газеты" в Мурманске Татьяна Брицкая, летчик 1-го класса Андрей Литвинов и другие.
Елена Рыковцева: Эти 55 секунд, которые преподносятся как величайшее достижение, 55 секунд заняла операция при нормативе в 90?
Вадим Лукашевич: Это вообще высший цинизм, потому что в этой ситуации "Аэрофлот" должен молчать и заткнуться. Авиационный норматив эвакуационной ситуации 90 секунд – это относится ко всем находящимся на борту. То есть если на борту было 78 человек, на них на всех 90 секунд. Соответственно, говорить о том, что эвакуация длилась 55 секунд, у тебя больше половины пассажиров сгорело заживо. Можно было сказать, что первые пять пассажиров эвакуировались за 15 секунд, мы в 6 раз превысили норматив. То, что у тебя норматив перевыполнен, ты сейчас скажи родственникам 41 погибшего, утешь их этим. Ты не смог эвакуировать 78 человек ни за 90 секунд, ни за 9 часов, никогда. Поэтому это заявление безответственное и бессовестное, аморальное.
Елена Рыковцева: С нами на связи Евгения Магурина, бывший бортпроводник "Аэрофлота".
Евгения Магурина: В защиту своих коллег я хочу сказать, что 90 секунд – это цифра, которая рассчитана на эвакуацию пассажиров при всех работающих дверях. Мы с вами видим картину, что из четырех дверей открылись только две. И слава богу, что открылись хотя бы две. Вы представляете, после таких ударов фюзеляжа о полосу эти двери могло в принципе заклинить и тогда ни 90 секунд, ни час, ни два часа ситуацию бы не изменили. Слава богу, что девчонки открыли хотя бы две двери. Кстати, сейчас, когда в СМИ говорят о том, что бортпроводник погибший пытался до конца открыть дверь хвостовой части – это неправда. Потому что по инструкции бортпроводник в случае чрезвычайной ситуации первое, что делает, – он подходит к иллюминатору и оценивает обстановку снаружи. Если там угроза жизни, никогда не должен открывать эту дверь, он должен, наоборот, ее заблокировать и отправить пассажиров к другому выходу. Именно это он и делал. Поэтому журналистам нужно четко понимать эту специфику. Поэтому я считаю, что девчонки все, что могли, они сделали. Максим до конца исполнял свой профессиональный долг, он сделал все, что мог. Но, извините, человек не робот.
Елена Рыковцева: Может быть, вы нас неправильно поняли, никаких претензий к бортпроводникам. Мы видели кадры в салоне, как пассажиры доставали багаж в этих узких проходах, открывали отсеки. Один из корреспондентов центральных каналов обратил внимание на то, что когда люди скатывались по трапу с какой-то четкой периодичностью, быстро-быстро спускаются пять человек, а перед шестым пауза, и он с чемоданом. Снова быстро-быстро спускаются и опять пауза, следующий пассажир с чемоданом. Эти секунды украденные, может быть не у всех погибших, но у кого-то они были украдены. Я хочу, чтобы вы нам сказали, что проводники точно предупреждают не открывать отсеки. Это входит в ваши обязанности, что при аварийной ситуации ни в коем случае не открывать отсеки, не доставать багаж?
Евгения Магурина: В данном случае была неподготовленная посадка. В данном случае бортпроводники были обязаны прокричать команды. Если люди внимательно слушали, там есть такие слова: "Отстегнуть ремни. Снять обувь. Оставить все. На выход". К сожалению, не все эту информацию хотят слышать. Естественно, когда паника, у человека первый инстинкт – взять вещи и побежать. В данной ситуации бортпроводники не должны были бегать по салону, закрывать багажные отсеки. Их задача оценить обстановку за бортом, открыть дверь и обеспечить эвакуацию.
Елена Рыковцева: Я всегда буду спорить о том, инстинкт ли это открыть и забрать, или это что-то другое. Когда у тебя на коленях лежит сумочка с твоими документами, ты хватаешь и бежишь, но инстинкт выживания в том, чтобы бежать, еще и за тобой люди. Это открывание отсеков, вытаскивание – это другим словом каким-то называется, это не инстинкт спасения жизни.
Евгения Магурина: Конечно, это ужасно, что люди, сидящие в первой части самолета, украли жизнь людей, оказавшихся волею судьбы в хвосте. Как с этим бороться? У нас, к сожалению, статус бортпроводника очень низкий, пассажиры в принципе не слушают указания бортпроводника, считают, что бортпроводник на самолете для того, чтобы принести водочку или кофе.
Елена Рыковцева: Это очень горькая ситуация. Я изучила за несколько лет истории таких аварийных посадок с горящим двигателем, когда самолет взрывался и сгорал после того, как были эвакуированы люди. Были очень успешные операции. Успешность операции состояла ровно, насколько четко люди выполняли просьбы и команды бортпроводников.
Вадим Лукашевич: У нас в "Зимней вишне" тоже спасали не людей, а имущество. Так мы устроены, к сожалению. Бортпроводница совершенно правильно сказала, что этот норматив 90 секунд рассчитывается из количества выходов, ширины проходов и так далее. Он рассчитан на то, что ты просто встал и ушел, а не тащишь за собой все остальное. Я считаю, что каждый вытащенный чемодан вытащен за счет жизни, оставшейся там. Есть инструкция, она одинакова для всех, безопасность одинакова для всех. К сожалению, так жизнь устроена, либо все, либо так, как у нас. Мы не можем утверждать, что если бы люди не брали вещи, то спаслись бы все. Но тот факт, что эти вещи реально отняли те секунды у тех, которые сзади, потому что самолет горел. Самолеты в разлившемся керосине горят достаточно быстро. Ты еще живой, но ты уже задохнулся. Поэтому норматив 90 секунд для любого самолета, у тебя 300 человек не борту или 30, неважно. Инструкции написаны кровью. К сожалению, сейчас добавились еще 41 человек, включая детей. Бортпроводник Моисеев, который погиб, – это реальный герой. Благодаря бортпроводникам 37 обязаны своей жизнью, а некоторые еще и барахлом.
Елена Рыковцева: Эти пассажиры, которые тащат чемоданы по полю, эти кадры действительно потрясли мир. Такие случаи бывают. Я читала, что Королевское авиационное общество одной из причин увеличения количества жертв при аварийной ситуации называло ровно то, что существуют отдельные пассажиры, которые хотят вытащить багаж. Четко указывается, что это секунды, которые могут чью-то жизнь унести. Но по счастью, это бывает очень редко, такого массового выноса того, что мы видели на поле, такого не было нигде.
Вадим Лукашевич: Причем бортпроводница не может запретить. Она по штатному расписанию обязана быть у люка, она должна помочь человеку выпрыгнуть. Если человек с чемоданом, она должна его выкинуть, чтобы он не тормозил движение. Но то, что он берет, – это его выбор, это его решение, это его карма теперь.
Елена Рыковцева: Евгения, мы бы хотели вам тоже принести соболезнования, потому что погиб ваш коллега. Ваши коллеги находятся сейчас в центре тяжелого внимания. Я тоже надеюсь, что никаких претензий к ним.
Евгения Магурина: Я читаю комментарии, информация противоречивая, на самом деле. Я знаю, как готовят бортпроводников, знаю их инструкции. Когда читаешь обвинения в их адрес, просто по-человечески обидно. Самое главное, я надеюсь, что люди поймут, что мы не официанты на самолете.
Елена Рыковцева: Я все равно буду стоять на том, что это не имеет отношения к инстинкту спасения жизни, когда человек открывает отсек и вытаскивает свой чемодан. Это рефлекс совсем другого рода. Мы хотели городу Мурманску выразить соболезнования. Татьяна, что у вас по этому поводу говорят, верят ли в то, что это расследование будет доведено до своего справедливого конца?
Татьяна Брицкая: Сейчас в городе полный шок. У нас со времен "Курска" не было таких огромных по числу человеческих жертв трагедий. У нас все было благополучно с авиацией, редко что-то происходило такого рода. У нас в области объявлен траур, он будет длиться три дня. Люди несут цветы, несут свечи в аэропорт. Всю ночь аэропорт был закрыт, туда пускали только родственников, формировали рейсы, которые отправлены в Москву на опознание. С ними работали психологи, медики, потому что все это первый раз, нет опыта переживания таких трагедий.
Елена Рыковцева: В Шереметьево тоже есть такой мемориал. Считаете ли вы адекватной ту помощь, которую оказывает правительство Москвы? Губернатор Воробьев сказал, что выплатит какие-то компенсации.
Татьяна Брицкая: В этот раз хочется надеяться, что все будет достаточно и правильно сделано. У нас объявлены достаточно большие выплаты, у нас организовано, работает МЧС. Редко так бывает. Чего не хватало в течение этой ночи — это какой-то конкретики в информации. Потому что люди, которые включали федеральные каналы, официальные источники, и слышали, что все спасены, а потом смотрели кадры, снятые пассажирами, понимали, что в хвосте скорее всего никого в живых не осталось. Я понимаю, что Следственный комитет очень долго не называет список погибших, потому что нельзя ошибиться в этой ситуации — это абсолютно понятно. Но когда транслировалась информация о том, что все живы, всех спасли или 20 человек погибло, потом 41. До сих пор нет конечной цифры, потому что министр Скворцова называет цифру 40, а у нас в Мурманской области цифра 41. До сих пор нет определенности и конкретики. Это, конечно, ужасно, потому что никакого доступа к информации у родственников, у тех людей, кто встречал в аэропорту, не было.
Елена Рыковцева: Татьяна, вы обратили внимание на очень острый момент. Сейчас с нами на связи будет Анатолий Сулейманов — это наш коллега из издания "База". Он участвовал в обсуждении трагедии в Магнитогорске. Люди смотрят телевизор и социальные сети, они понимают, что невозможно спастись всем. Сегодня, когда известно число погибших, я как человек, который очень внимательно смотрит телевизор, вижу, насколько меньше репортажей и времени эфирного уделяется этой конкретной трагедии, чем тому же Магнитогорску.
Вадим Лукашевич: Самолеты могут падать только за границей, у нас все хорошо, поэтому такой негатив — это плохо. У нас Парад Победы на носу. Возникает вопрос: 41 человек сгорел заживо, а мы сейчас будем что-то праздновать из достижений середины прошлого века.
Елена Рыковцева: Это вообще веселый праздник 9 мая — ряженые, полевые кухни.
Вадим Лукашевич: На Западе, когда это случилось, идет прямая трансляция с места, у нас — Венесуэла. То, что спасено 37 человек, было понятно сразу. Только когда страна уснула, выпустили девочку из Следственного комитета, которая сказала, что нам известно о 37 выживших. На вопрос, сколько погибло, она сказала — 41. Когда Абызова в Совете федерации арестовывают, глава Следственного комитета вылезает, а здесь спустили на тормозах. Неудобная тема. У нас сейчас человек ничего не стоит, к сожалению. Это вселяет опасения, что и выводы не будут сделаны. Любое расследование авиакатастрофы — это не поиск виноватых, это выработка мероприятий по недопущению повторения этой ситуации. Именно поэтому мне непонятно, почему Минтранс заявляет о том, что нет оснований для прекращения полетов. 41 сгоревший заживо — это не основание? Пусть Минтранс представит, что его дочь летела на 18 ряду, тогда честнее будет, и башка будет соображать.
